Брачные отношения мордвы заметно отличались от домостроя русских семей. Во-первых, брак в селах заключался в основном по любви. Никаких насильственных действий родителей в плане выбора невесты или жениха не практиковалось. Во-вторых, практичные мокша и эрзя искали в будущих жёнах прежде всего добрых помощниц, на которых можно было бы бесстрашно возложить все тягости домашнего хозяйства.  Но  главное  — они должны были  активно  пополнять  дом  детишками  —  будущими работниками. Признаком женской красоты для мордовского мужчины были толстые ноги, но сама прелестница при этом не должна была отличаться чрезмерной дородностью.
У мордовского народа не было определенного возраста вступления в брак. Ориентировались в основном на половое созревание юноши. В ходу была такая остроумная поговорка, основанная на жизненных наблюдениях: «Если держит на х.. ведро, может сдержать и бабу». Несмотря на серьёзные намерения в выборе будущей супруги, иногда случалось, что жених отказывался от невесты после того, как ещё до свадьбы воспользовался её телом и любовью. Мордва строго судила таких обманщиков, а уважаемые всеми старики возлагали на злоумышленника большой штраф. Впрочем, потеря девственности не смущала других претендентов на руку молодой женщины. Мордовские женихи были не особо разборчивы на этот счёт.
В сексуальном плане мордва была более раскрепощена, чем русские, и не боялась доставить себе «райское наслаждение». Чувственность и гусарские похождения «налево» не считались смертным грехом. Даже в браке далеко не всегда соблюдалась супружеская верность. «Грешат и мужики, которые уходят на промыслы, грешат и бабы, остающиеся на долгое время одни. И никто из них особенно не обижается, когда узнаёт об изменах, как говорится, «на то и поле, чтобы его пахали». Обычно жена пожурит завертевшегося мужа, и всё снова войдёт в обычную колею. А мужик на такой ничтожный факт, как загул благоверной, вообще не обращает никакого внимания, если она не приносит в дом ребёнка со стороны. При этом оба они не подвергались общественному презрению если дело, конечно, не шло о бесстыдном разврате. Но такие случаи никогда не выходили за стены дома, так как мордва трепетно относилась к своей личной жизни. О своей сексуальной свободе мордовский народ пел на посиделках:

 

Я пошел по мокшанской дороге,
Нашел мокшанскую девушку:
Рубашка её разорвана,
Сиськи наружу.
За сиськи я её поймал,
Под берег я её повел...»

 

Когда любовное дело заканчивалось свадьбой, родители жениха доставали из своих денежных запасов, отложенных на чёрный день, от 80 до 100 золотых рублей и закатывали пир горой. В зависимости от платежеспособности семьи торжества длились от недели до месяца, и селение еще долго не успокаивалось после справленной в нем свадьбы. Зачастую такие мероприятия служили причиной демографического взрыва в населённом пункте. Мокшанская свадьба до принятия хрис­тианства представляла собой сложный риту­ал. Сначала отец и мать жениха приносили жертву Юртазораве и Кудазораве (первая — богиня усадебного места, вторая — богиня дома). Пекли из теста изображения различ­ных домашних животных, призывая божества и умерших предков, клали выпечку под порог дома и ворота. Принесши таким образом жертву, отец жениха отрезал горбушку хле­ба, выдалбливал мякиш и клал в неё мёду. В полночь он тайно от всех отправлялся к дому, где живет невеста, клал горбушку с мё­дом на столб у ворот и, постучав в окно кну­товищем, кричал отцу невесты, чтобы тот, достав хлеб, догонял его. Если отец невесты догонял, то свату приходилось худо: род­ственники невесты его крепко поколачивали, а горбушку кидали в лицо. Свадьба расстраи­валась. Если же отец невесты свата не дого­нял, тогда не было причин отменить сватов­ство.
Отпуская невесту из дому, отец по древ­ней традиции давал ей в благословление штатол (свечу), составляющий главную святыню мокшан. Мать жениха при встрече невестки в дверях своего дома клала ей на правую ногу сковороду с зажженным хмелем. Не менее трех раз сноха должна была ее сбрасывать. Если сковорода скатывалась тихо, считали знаком, что сноха придется ко двору. Невес­тина свеча, с которой она перешагнула порог мужниного дома, сохранялась до кончины. На следующий день новобрачная сама приносила жертву богиням. Примечательно, что сноха никогда, не смела показывать нео­бутых ног свекру и свекрови. Поэтому жен­щина даже рожала обутой.
Долгое время у практичной мордвы было принято воровать невест. Такое явление в народе называлось «самокруткой». Этот обычай практиковался охотно, потому что в таком случае можно было обойтись без всякого пира. Зачастую красавица с толстыми ногами и не подозревала, что нравится будущему мужу, который без согласия родителей решил сделать её своей женой. Как правило, добрый молодец с товарищами караулил возлюбленную поздно вечером, когда та возвращалась домой, и, захватив в «плен», увозил её к себе. Злые языки прибавляли, что девушки не особо рьяно защищали свою честь, лишь слегка царапались и кусались, что ещё больше возбуждало пыл нежданного супруга. Но если невозможно устроить даже худой мир, то лучше разойтись от греха подальше, иначе жди убийства. При разводе муж обязан был давать жене на пропитание. Дети брались по взаимному соглашению, либо этот вопрос безапелляционно решали старики. Несовершеннолетних детей, как правило, присуждали тому из родителей, который мог предоставить гарантии, что у него есть возможность безбедно содержать их. Но отец не обеспечивал детей, отданных матери, и наоборот.
Женщина в мордовской семье имела больше прав, чем в русской. Она пользовалась большим влиянием на мужа, и обычно тот всегда советовался с ней по важным вопросам. Русских присловий, типа «курица не птица, баба не человек», мордва не признавала. Напротив в её быту ходили пословицы «Муж говорит, жена думает» или «Не верь мужу, спроси у жены».
Бить хозяйку дома тоже было не принято. Мало того, такие мужья презирались за то, что не смогли ужиться с супругой. «Обходись с соседом рублём, а с женой лаской», — поучали своих сыновей мокша. Даже в случае измены благоверной кулачная расправа допускалась лишь на месте преступления: «Поздно тёлку бить, если дал быку залезть». А когда жена не слушается мужа, виноват он сам, так как не сумел заставить её уважать своё слово и желание. «И собаку приманишь, и кошку, а вот бабу труднее всего», — считали эрзя, но, по их мнению, эта трудная задача выполнима, если окружить женщину любовью и лаской. Брачное сожительство, как считала мордва, заканчивается смертью одного или обоих супругов, и неизвестно, «соединяются ли любившие в этом мире там, на небесах, или же остаются на век разъединенными».
То, что описано выше, относится в основном к мордве XIX – начала XX века. Ранее, в дохристианский и раннехристианский период жизни мордовского народа, обычаи были несколько иными. Так, в дохристианский период у мордвина могло быть несколько жён.
У мордвы долгое время существовал обычай при заключении брака давать молодой жене новое, "жизненное", имя — в определенном порядке в соответствии с возрастом их мужей. В такой роли они отчасти бытуют до сих пор у мордвы-мокши без прибавления слова ава (маза "жена старшего брата", тязя "жена второго брата", вяжа "жена третьего брата", пава "четвертого", тятя "пятого"). В русских переписных книгах в виде личного имени Урьва фигурирует и само слово урьва (от уре "раб, рабыня, служанка" и ава "женщина") — термин, которым мордва обозначает сноху. «Жизненных» имён для номинации снох первоначально, вероятно, было больше. Ведь снох в больших, неразделенных, семьях, нередко насчитывавших по нескольку десятков человек, было также много. Позднее, с распадом таких семей на малые, круг терминов свойства сузился, часть их трансформировалась в обычные женские имена. Идентично образованными титулами, также ставшими затем просто именами, мордва называла не только снох, но и женщин, имевших в свое время в мордовском обществе иной социальный статус. Например, титулами кирдява, инява, скорее всего, назывались жены мордовских правителей — кирди, инязоров, каназоров (от ине "великий", азор "хозяин, владыка"; кан "хан", азор "хозяин, владыка"); термином покшава (от покш "большой, большая", ава "женщина") титуловались жены покштяев — глав родов.

По материалам Н. Мокшина,
В. Майнова «Очерк юридического быта мордвы», С-Петербург, 1885